Любопытные факты

Голубой, желтый... а может, красное и черное?

 Все источники указывают на то, что форменное хаори Шинсенгуми было цвета «Asagiiro». Данное слово кансайское, имеет два значения, причем оба относятся к цвету - «небесно-голубой» (浅葱色), очень насыщенный и достаточно темный, и «песочно-желтый» (浅黄色), светлый и практически белый. Во всех документах, дошедших до нашего времени, встречаются и первое, и второе написание. Графические источники - картины, адаптированные черно-белые фотографии, иллюстрации к историческим книгам, фильмы, аниме и т.п. -  используют и голубой, и желтый цвета (кое-где встречающиеся белые хаори - вариант бледно-желтых).

Один из источников (не самый авторитетный, но японский) утверждает, что в то время оба написания означали один и тот же цвет, голубой. Лично я придерживаюсь такого же мнения.

Черно-красная палитра - изобретение кинематографа. Некоторые источники считают, что в Шинсенгуми с начала войны Бошин вышли из употребления полицейские голубые хаори, а стали использовать черно-красные (как военную форму для элитного подразделения). Опять-таки мое мнение - вранье. Во всяком случае, всюду, где эти цвета вообще встречаются, шинсеновцы облачены в черно-красное с самого начала, чуть ли не с Рошигуми (яркий пример - безупречный во всем остальном исторический боевик Mibu Gishiden-no Hadashi / When the Last Sword is Drawn / Последний меч самурая).

Немного иронии

Глава Шинсенгуми - Кондо Исами - был вообще-то сыном крестьянина. Кондо перешел в сословие самураев, только когда его за исключительный фехтовальный талант усыновил самурай (дело в Японии обычное). Его заместитель, блистательный тактик, ходячая чума, «демон Шинсенгуми», Хиджиката Тошизо был сыном крестьянина, не усыновленным никем. Откуда он взял неположенную крестьянину по штату фамилию, осталось неизвестным. Известно только, что его права носить два меча не оспаривал никто - не было желающих.

Остальной состав был не лучше - самураи низшего ранга, бывшие крестьяне и даже (о ужас!) ремесленники и торговцы. В счет шло только умение владеть оружием, обучаемость и согласие подчиняться специфическим правилам. Опора режима, защитники традиции - эти люди нарушали установления Токугава самим фактом существования.

А причина, по которой они поддерживали бакуфу, была еще веселее. К 1864 году вся верхушка Шинсена уже состояла из сугубых республиканцев - причем самого радикального образца (всеобщее прямое избирательное право и т.д.). Им казалось, что военную меритократию (каковой было бакуфу) будет легче превратить в нечто путное, нежели прямое императорское правление (которое желали установить мятежники с Сакамото Рёмой) или созданную с нуля, революционным путем, республику (как хотели Исин Сиши).

О фехтовании

Стандартная техника самураев, начиная с сегуната Токугава (1600 г.), была рассчитана на ситуацию один-на-один или один-на-несколько. Стандартный Теннен Ришин в этом смысле ничем не отличается. А вот бойцов Шинсена в Киото учили совсем другому. Их натаскивали на групповое взаимодействие и работу несколько-на-нескол­ько, несколько-на-один (этому же вообще никто не учил - и поэтому все супермастера при необходимости действовать скопом страшно друг другу мешали). Знаменитая шинсеновская «мельница» была рассчитана - как минимум - на группу из шести человек. Другая радость - все удары в горизонтальной плоскости. Что опять-таки для японских школ дело невиданное. Причина-то известна - дома, коридоры, узкие улицы, т.е. отсутствие пространства для маневра - но они были опять-таки единственными, кто вообще догадался взять на это поправку. В общем, единственная в стране фехтовальная школа, заточенная под полицейские операции.

Кстати, интересно появился сам стиль Хирадзуки, ставший штатным для Шинсенгуми и изобретенный Хиджикатой Тошизо. Была во многих школах стойка «хирадзуки», основанная, как ясно из названия, на «цуки» (то есть колющих ударах). Гениальность Тошизо в том, что он приспособил эту стойку для режущих горизонтальных ударов, сохранив всю мощь колющих.

Честь самурая

Командир Десятого подразделения Харада Саноске был невменяем даже по шинсеновским меркам. Например, когда один из старших самураев хана Айзу сказал (в частном разговоре) Хараде, что тот не умеет себя вести (чистая правда) и вообще на самурая не похож, Харада ответил, что такие вещи проверяются просто. Вот он сейчас кое-что сделает - сможет ли уважаемый господин повторить? Вынул вакидзаси и воткнул в живот по рукоять. Оппонент с воплем сбежал. На крик примчался Кондо (тогда еще просто шихан додзё Шиэйкан), учинил Хараде скандал, вытащил меч, перевязал рану и - не обращая внимания на крайнее возмущение своего будущего офицера - перекинул его через плечо и отволок к врачу. Ками берегут сумасшедших - обошлось без перитонита, а неисправимый Харада потом хвастался шрамом от сеппуку.

Вице-командир и юмор

Хиджиката был большой любитель черного юмора. Как-то пришел шинсеновский патруль к одному деятелю, были у них подозрения, что кто-то в его доме связан с контрабандой оружия. Заходят и видят, что хозяин, видимо, углядевший их в окно, пытается зарезаться. Ну, патрульные к нему - они ж его только подозревали, в мишенях он не числился, а Хиджиката рукой повел, остановил их и сказал наставительно: «Никогда не следует мешать человеку поступать правильно. Продолжайте, господин, мы вас не обеспокоим».

Информация к размышлению: Такацуги Синсаку

Трехструнный сямисен он носил с собой всюду. Двух чашечек саке, как правило, было достаточно, чтобы он начал импровизировать. Уж не знаю, правда ли, что певчие птицы, заслышав его музыку, столбенели от зависти и падали с веток, но вот в чайных домах Хаги и Кагосимы - а потом и старой столицы, - где его знала в лицо каждая бродячая кошка, ему не приходилось платить за еду, выпивку и все прочее лет примерно с пятнадцати, а мама-сан чайного домика - это вам не соловей.

Еще одним надежным способом заставить его сыграть, было пригласить его на собрание старших самураев хана. Сямисен вступал после третьей или четвертой фразы. Эта аудитория к импровизации относилась существенно хуже, но вот прекратить вдохновенное музицирование у нее не получалось - человека с сямисеном было невозможно подавить авторитетом или запугать, а убить - очень трудно. А убить его пытались довольно часто и без всякой связи с музыкой - Такасуги Синсаку был одним из руководителей «людей благородной цели» хана Чошу.

Не то в восемь, не то в девять лет он перенес оспу, от которой чуть не умер. Больше посторонних неприятностей в его жизни не было. В 18 лет он стал учеником Ишиды Шоина. В 21 - мастером школы Ягю Шинкаге. Он был умен, талантлив, замечательно владел оружием, и считал целью своей жизни воплощение идеи «Сонно Дзей». Ярость кипела в нем - однажды в ходе политического спора он выхватил меч и разрубил пополам мирно проходившую мимо бродячую собаку (как потом признался, чтобы не зарубить собеседника). И быть бы Такасуги очередным воплощением «безумной справедливости» вроде уже поминавшегося здесь Миябе или не поминавшегося Ишиды Тошимару, если бы не два обстоятельства.

Первым было то, что неожиданно для всех у Такасуги завелся друг - тоже неплохой поэт, тоже любитель чайных домиков и их обитательниц, тоже ученик Шоина - Кацура Когоро, которого тогда называли «исчезающим» Кацурой в честь его поразительной способности испаряться из узких мест, а Кацурой «чего мы этим добьемся» - потому что именно этот вопрос он имел обыкновение задавать после того, как горячие головы предлагали очередной широкоплескательный план действий. Бредовая идея Кацуры, что правительство существует для населения, а не наоборот, пришлась Такасуги по вкусу.

Вторым - и решающим - обстоятельством стал визит в Шанхай. Весной 1862 года правительство Токугава направило туда делегацию на четырехсторонние переговоры о торговых квотах. Такасуги был представителем Чошу. Из Шанхая он вывез три вещи: точное знание того, что именно произойдет с Японией, если она вступит в конфликт с варварами и проиграет; точное представление о военной мощи Англии, Америки и Штатов и о том чудовищном гандикапе, в котором уже находится Япония; четкое осознание того, что дело не только в военной технике, но и в обществе, которое ее производит и ею распоряжается. Ну и небольшую партию современного огнестрельного оружия, конечно, как же без этого. Хотя «армстронгов» прикупить ему все же не дали.

В 1863 году после первого столкновения самураев Чошу с европейцами (форты Чошу систематически обстреливали европейские торговые суда, а в качестве ответной меры французы разнесли батареи Чошу и заняли несколько деревень на побережье) он огорошил руководство хана заявлением, что самураи совершенно разучились воевать. «Мы так боимся поражения, что готовы убежать от него в смерть. Мы не умеем вставать - только падать». И потребовал создания особых сил обороны, куда был бы открыт доступ крестьянам и ремесленникам. Положение было настолько отчаянным, что старшие самураи хана готовы было попробовать что угодно. Самые консервативные из них считали, что у Такасуги просто ничего не получится - так почему не позволить. И он начал собирать и обучать - по вычитанным из книг европейским методикам - свой Киэйтай - зародыш будущей японской армии.

После событий 1864 года (см. «Дело о дворцовых воротах») Такасуги попал под арест - хотя, как и его друг Кацура, не был, не состоял, не участвовал и категорически не одобрял. Впрочем, его практически сразу выпустили - по достаточно любопытной причине. Наскучив постоянной стрельбой в проливе Шимоносеки, Англия, Франция, Голландия и Штаты направили к побережью Чошу флот, который методично начал сносить с лица земли всё, мало-мальски напоминавшее строения. Произведя подобающую демонстрацию, союзники потребовали полномочных представителей хана на переговоры. Вот Такасуги и назначили главой делегации, рассчитывая, что он там по темпераменту и убеждениям наговорит Аматэрасу знает чего, переговоры провалятся - и тогда Исин Сиши можно будет обвинить во всем инциденте в целом, начиная со стрельбы - и откупиться их головами и от бакуфу, и от иностранцев, ничего при том существенно не меняя. Такасуги провел переговоры и за 9 дней разработал мирный договор, вполне приемлемый для Чошу. Более того, в ходе этих переговоров он умудрился на 180 градусов изменить мнение английского и американского послов о ситуации в стране. Начиная с 1864 года обе великих державы будут негласно поддерживать «людей благородной цели».

После того как договор был заключен, радикалы из числа Исин Сиши объявили Такасуги предателем и еще полгода на него охотились - без всякого успеха и с большим вредом для себя. Мастер Ягю Шинкаге - это мастер Ягю Шинкаге, даже если последний раз, когда он был трезв, имел место 10 лет назад.

А Такасуги менял места ухоронок, находил людей, заключал союзы, каким-то образом умудрялся следить за обучением людей из Киэйтай, налаживал каналы для контрабанды оружия. Он очень торопился - знал, что война с правительством Токугава вопрос месяцев, а его собственная смерть - вопрос года-двух. Из Шанхая он привез не только новые идеи и новое оружие, но и туберкулез.

В декабре 1864 Такасуги с 80 людьми захватил Шимоносеки. Оттуда они двинулись на восток и заняли порт Митаджири, где на якоре стояло три свежекупленных боевых корабля (каковые, собственно, и были целью операции). К началу января у Такасуги под ружьем было 3 тысячи человек. И он предпринял марш-бросок на Хаги, столицу провинции. Господа консерваторы собирались обороняться, не очень оценив тот факт, что Хаги стоит на море и что в мире есть такая вещь, как корабельная артиллерия. После нескольких часов бомбардировки город был сдан - в полном соответствии с тезисом Такасуги о том, что самураи разучились воевать.

Провинция Чошу полностью перешла под контроль «людей благородной цели».

Вопросы флота

1864 год. До гражданской войны еще не дошло, но на улицах режутся вовсю. К заместителю военно-морского министра бакуфу (военного правительства Токугава) приходит непрезентабельного вида молодой человек с письмом от Мацудайры. В письме даймё просит рассказать молодому человеку о делах министерства. И он начинает объяснять молодому человеку, как обстоят дела. А дела можно характеризовать кратким словом «катастрофа». Hичего нет, денег нет, ничего не делается, верфи в чудовищном состоянии, работать никто не хочет, учиться никто не хочет, людей, владеющих иностранными языками, нет - и вообще, такое впечатление, что вся страна сверху донизу категорически желает оставаться в своем нынешнем беззащитном состоянии.

Рассказывает он, и как-то ему не по себе. Кажется, что этого внимательного молодого человека он где-то видел - причем при обстоятельствах, не имеющих отношения к флоту или даймё Мацудайре. И он прерывает свои жалобы и говорит:

- Постойте. Вы - Сакамото Рёма из Тоса, глава фехтовальной школы Сиба. Вы - бунтовщик и убийца. Вы же убить меня пришли - что ж вы мне уже второй час голову морочите?

Молодой человек бьется лбом об пол и начинает объяснять, что он действительно Сакамото Рёма из Тоса и действительно некоторым образом бунтовщик, хотя это как посмотреть, но у него и в мыслях не было убивать высокопочтенного господина Кацу, к которому он не испытывает ничего, кроме уважения.

- Меня Мацудайра попросил зайти и посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать. И я уже вижу, что можно. Рабочих на верфи мы вам найдем, и кадетов в мореходное училище - сколько хотите. И переводчиков с варварских языков. А вот денег у нас и у самих нет, но у меня есть одна идея, если она пойдет, будут и деньги...

Идея называлась торговый картель Кайэнтай (сейчас Мицубиси), и пошла она хорошо - так что года через два мятежники начали снабжать военно-морскую программу еще и деньгами. Так и продолжалось это сотрудничество при полном одобрении коллег Сакамото Рёмы и начальства Кацу Кайсу - потому что, кто бы не победил в гражданской войне, флот потребуется всем.

Инцидент в Танман-я

Со слов Хиета Тошия, который слышал ее от самого Сайто (когда хотел вступить в Шинсенгуми и проходил, так сказать, собеседование). Рассказ ведется от лица Сайто.

Мы не знали, когда появится противник, поэтому сидели и пили в броне. Но мне стало слишком жарко, и броня мешала двигаться, поэтому я попробовал потихоньку ее снять. Я попытался снять перчатку, но не смог. Слишком плотно сидела. Наконец, я бросил это дело и опять взял чашку - и в этот момент противник вломился в комнату. Они считали, что действовали умно - их много, света мало, комната маленькая. И пока я там рубился, чувствовал, что меня пару раз задели, но боли не было, и я продолжал драться. Потом я услышал, что кто-то кричит: «На нем что-то. Рубить не получается. Колите его!»

«Сообразил, кретин», думаю. «Ну погоди...» Бой кончился буквально через несколько секунд - выживших к моменту крика того самурая было трое-четверо. Из-за этой брони меня толком и не зацепили. Полезная вещь.

Я слышал, что вы уже не сражаетесь с использованием старых техник, предусматривавших четкое планирование битвы. Правильно. В настоящей свалке невозможно планировать - этого я возьму так, а другого этак. Все, что ты действительно можешь - действовать по обстановке, а когда обнаружишь, что на земле противник, а не ты - радуйся, что повезло тебе, а не ему. Если ты можешь действовать мечом быстро - уже годишься. Исход свалки решает скорость. В этом деле в Тенман-я я не знал, как и где уложу следующего противника. Я даже не заметил, сколько их было. 

Один из лучших хитокири

Накамура Ханджиро (он же Кирино Тошиаки) из Сацума умудрился сделать очень странную для человека его наклонностей и профессии вещь - почти дожил до сорока.

Он родился в провинции Сацума, около Кагошима, был третьим сыном в семье и очень рано начал учиться фехтованию - стиль Джиген Рю. Где-то он услышал, что для того, чтобы правильно «набить руку», нужно 8000 раз в день ударить по стволу дерева боккеном. Как меланхолически замечает его биография, «он поломал очень много деревьев». В 1862 он - молодой мастер меча - поехал в столицу в составе свиты отца сацумского даймё, познакомился там с доктриной «Сонно Дзёй». И пропал. Но поскольку сам он был только мечом - и прекрасно это осознавал - он стал искать себе достойную направляющую руку. Год спустя, он уже был человеком Сайго Такамори и по его приказу сначала убивал противников даймё, потом - зарвавшихся роялистов (см. Дело о Дворцовых Воротах, к пресечению которого Накамура очень основательно приложил руку), потом правительственных агентов - а потом и любых сторонников сегуна, кто подвернется.

На предмет Накамуры в Шинсенгуми был персональный приказ: рядовому составу в любом количестве не пытаться вступать в ближний бой. Только стрелять (надо сказать, и подстрелили один раз, но несмертельно).

Фехтовальщиком он, по свидетельствам многочисленных источников, был исключительным. Славился силой удара, вообще характерной для Джиген Рю, но у него достигшей каких-то жутких пропорций. В его биографии было как минимум два эпизода, когда он разрубил пополам человека вместе с панцирем, имелись перерубленные ружейные стволы, а также случаи, когда по причине тесноты и неудобства помещений один удар крошил нескольких противников.

Командовал отрядом в войне Тоба-Фушими. В кампании против Айзу командовал группой, взявшей штурмом замок Вакамацу - на чем эта часть войны и закончилась. При штурме был опять ранен, причем как-то странно: колющее проникающее ранение на правой стороне груди, нанесенное в горизонтальной плоскости (очень хочется сказать «Сайто» и представить себе эту картину, но мало ли на что даже мастер меча может налететь в суматохе). По окончании войны был сначала командиром гарнизона в Кагошиме, потом начальником императорской гвардии.

Ушел в отставку вместе с Сайго, вернулся в Сацума, открыл фехтовальную школу. Не шалил, никого не трогал. И тут началась война Сейнан, в которой его и убили. От него остался только портрет жены. На картине написано: «Она храбро сражалась во главе женского отряда. Когда объявили перемирие, она лечила раненых и давала еду голодающим солдатам. Она делила радости и горести войск на поле боя и помогала им всем, чем могла».

Уровень подготовки

Нагакура Шинпачи в мемуарах описывал одну милую сцену. Когда выяснилось, что командир Пятого подразделения Такеда Канрюсай потихоньку подторговывает опиумом и берет деньги «за защиту», было решено принять меры. Однажды теплым вечером после ужина в таверне Сайто Хаджиме поднялся и вышел следом за Такедой. Вернулся минут через пять мрачный как туча и сказал Кондо: «Это никуда не годится. Надо срочно что-то делать с уровнем нашей боевой подготовки».

Дипломатия по-самурайски

1867. В Киото, в большой гостинице на окраине города собираются представители нескольких групп «людей благородной цели», чтобы заслушать проект петиции о конституции. Чтение уже началось, как вдруг в комнату влетает один из часовых и сообщает, что в гостиницу только что вошел Кондо Исами, командир Шинсенгуми - подразделения, поддерживавшего порядок в Киото от имени сегуната.

Поскольку предыдущий визит этого господина в гостиницу, набитую Исин Сиши, (инцидент в Икеда-я) кончился для «людей благородной цели» крайне плачевно, присутствующие начинают нервно оглядываться и оценивать помещение на предмет обороны. Тут на сцене появляется слуга, который начинает объяснять, что господин Кондо один, что он часто приходит ужинать, и что он вот сейчас идет на «чистую» половину (то есть туда, где они все собрались) и что хозяин - естественно - не может его остановить. А через минуту появляется и сам Кондо. И действительно один. И видит человек тридцать из верхушки розыскного списка.

Вопрос: что было дальше?

Ответ: это Япония.

Обе стороны вежливо поздоровались, Кондо предложили сесть и выпить чаю - и чтение проекта пошло дальше. Под конец довольно бурного обсуждения, представитель от Тоса спросил у Кондо, что тот думает о проекте. Тот покачал головой и ответил, что согласно существующим законам страны, это прямая измена - но этот вопрос не входит в его, Кондо, компетенцию. Его долг - поддерживать порядок в старой столице, а данный проект и обсуждавшиеся меры по его осуществлению опасности для жителей Киото не представляют. Поэтому все присутствующие могут свободно передвигаться по городу до тех пор, пока не нарушат общественный порядок. Затем он поблагодарил собравшихся за исключительно интересный вечер и откланялся. И уже от фусума сказал: «Если вы не уравняете в правах СИ-HО-КО-СЁ (четыре основных сословия - самураи, крестьяне, ремесленники, торговцы), то грош цена вашей конституции, и не стоит она ни одной человеческой жизни». И вышел. 

Фотография - дело тонкое

Через некоторое время после выздоровления от свалки в Тэрада-я, летая тут и там по делам компании, Сацума, Тёсю и прочих Исин Сиши, Рёма оказался в Нагасаки.

Покончив с делами, он спросил своего помощника Курату Юноскэ:

- Сколько стоит портрет в том заведении ниже по реке?

- Две серебряных монеты - этого хватит, чтобы всю ночь пить у девиц в Маруяма. (Маруяма - квартал развлечений под красными фонарями, обитательницы которого впоследствии сыграли не последнюю роль в тяжбе Сайтани Уметаро с ханом Кии).

- Ну, значит нам на двоих одного рё хватит.

И они пошли в студию первого в Японии коммерческого фотографа, которая вовсе не страдала от наплыва посетителей. Первой причиной, менее важной, была высокая цена. Второй, гораздо более весомой - поверье, что фотокамера вытягивает из человека душу и вселяет ее в фотографию.

По дороге Рёма купил европейские ботинки, которые оказались гораздо удобнее гэта - впоследствии они числились в списке особых примет, разумеется.

По случаю визита к фотографу Рёма позаимствовал у одного из товарищей по компании форменные белые хакама; кимоно на нем было старое и потрепанное; волосы по обыкновению небрежно связаны на затылке, а не собраны в аккуратный пучок и не уложены вперед, как положено; меч - один, и тот короткий... Вот в таком виде он и запечатлен на фото - а в левом рукаве, который свисает вниз, у Рёмы спрятан его любимый «смит-вессон».

Выбор профессии - как Эрнст Сатоу стал дипломатом

Молодой человек, сразу после колледжа, узнал, что Японию открыли для дипломатических отношений и что МИД набирает людей на курсы переводчиков. Пошел, сдал экзамен - и поехал в Японию учить язык. Семья сначала протестовала - отец-полковник хотел, чтобы сын пошел по военной линии. Эту проблему молодой Сатоу решил просто - принес отцу ворох статей, о том, что тогда творилось в Юго-Восточной Азии. А имелась там опиумная заваруха в Китае и все вышеописанное в Японии. Отец внимательно прочел и извинился перед сыном, что плохо о нем подумал.

Учитывая нездоровый японский климат, молодой Сатоу перед отъездом купил револьвер и всю дорогу с ним упражнялся. По приезде в Нагасаки он на вторую неделю перестал его носить. «Я понял, что если кто-то из джентльменов с двумя мечами решит выразить мне свое неудовольствие, выстрелить я просто не успею. А револьвер был тяжелым, неудобным и пачкал карманы маслом». 

Вопрос питания, или роль свинины в контрреволюции

Год 1864. Нагасаки, английская миссия. Приходит к переводчику миссии, Эрнсту Сатоу, доктор Вильям Виллис (тот самый, что потом остался с Сайго в Сацума) и говорит что получил какой-то официальный японский запрос, который, естественно, не может прочесть.

Сатоу читает письмо из какой-то явно военной конторы и слегка поднимает брови - потому что там очень вежливо интересуются, действительно ли потребление мяса резко увеличивает запасы энергии тела, способствует росту костей и мышц и вообще полезно для здоровья.

Виллис, тоже слегка удивившись, продиктовал ответ, что мол, да, белое, а особенно красное мясо, очень всему этому способствует, но вот, чтобы повлиять на рост, нужно начинать кормить детей мясом лет с трех, а у взрослых людей можно разве что мышечную массу увеличить. Но что он, Виллис, вообще исходит из европейского опыта, а вот как мясо повлияет на японцев, которые его поколениями не ели, он предсказать не берется. Так что он советует своему корреспонденту провести серию осторожных опытов, потому что были прецеденты. (Прецеденты действительно были. За несколько лет до того у них в сиротском приюте в Шанхае дети чуть не умерли, потому что сердобольная обслуга кормила их молочными продуктами.)

Через три месяца приходит еще одно письмо, с благодарностями. Мол, корреспондент поставил серию опытов, все они были чрезвычайно удачны и он чрезвычайно признателен доктору за его высокоученые советы. Со своей стороны, он может в виде компенсации разве что поделиться наблюдением, что постоянное потребление мяса вызывает у физически активных взрослых японцев, ранее его никогда не пробовавших, несколько повышенную агрессивность. Что в данном случае совсем неплохо, но в других обстоятельствах может представлять проблему.

Благодарным корреспондентом доктора Виллиса был непосредственно вице-командир Шинсенгуми Хиджиката. Интересно, что именно он имел в виду под «несколько повышенной агрессивностью».

Надо сказать, что у мясной истории было не менее занимательное продолжение.

Мясо в преимущественно буддистской стране было удовольствием дорогим и редким. А потому прокорм подразделения начал потихоньку превращаться в проблему. Оптимальным решением было бы завести свое собственное хозяйство. Но казармы в Мибу уже и людей-то не очень вмещали - и постоянный источник белка (в просторечии «свинарник») стал также источником постоянного напряжения и совершенно несамурайского поведения.

Как известно, лучше когда проблем много - тогда какие-то из них могут взаимно аннигилироваться. Одним из постоянных источников беспокойства для Шинсена был близлежащий храм Ниши Хонган. Местные монахи сочувствовали Исин Сиши и монастырь по существу был базой «людей благородной цели» в Мибу. Это было известно точно - но применить соответствующие меры к уважаемому религиозному учреждению никто бы не позволил.

И во время Дела о Дворцовых Воротах проблемы встретились. Охвативший город пожар добрался до Мибу и подбирался к монастырю. Настоятель, не чая справиться силами монахов, кинулся за помощью - и ближайшим подразделением, всерьез занимавшимся тушением пожара, оказался естественно Шинсен. Перепуганный настоятель был готов обещать Кондо что угодно - и мгновенно согласился приютить самураев Новой Гвардии, если казармы ополчения сгорят, пока Шинсенгуми защищают храм.

Надо ли говорить, что казармы сгорели?

Шинсен переехал в монастырь. Вместе со свинарником. Антиправительственная деятельность в монастыре прекратилась. Но очень быстро выяснилось, что жить в этом огромном проходном дворе подразделению не очень удобно. Монахи же, не очень обрадовавшиеся шинсеновцам, впали в нечто очень напоминающее истерику по поводу свинарника. В буддистском монастыре систематически убивать живое на мясо? (То, что их постояльцы куда более систематически убивают людей, беспокоило монахов существенно меньше.) Так что когда Хиджиката намекнул настоятелю, что в связи с резким увеличением личного состава им потребуется более просторное помещение ... ну, вы сами понимаете, настоятель решил, что он этого не вынесет. И сам первым предложил построить Шинсенгуми новые казармы, выделив для того часть незастроенной монастырской территории как раз через дорогу. Чего собственно и добивался господин заместитель командующего.

Новые помещения Шинсена располагались точно напротив монастыря - так что вернуться к прежним развлечениям монахи не могли все равно - а жить там было существенно уютнее, да и охранять помещения стало много легче. А на дальнем от монастыря краю базы красовался большой, просторный, крепкий ... свинарник.

Мистика и загробные отношения

Тошизо с середины 1868 года очень беспокоило то, что его коллеги - Эномото и Отори - были вовсе не прочь заключить мир с правительством, если оное правительство уступит им Хоккайдо. Эта позиция, не вызывавшая у Хиджикаты возражений политических, была чрезвычайно неудобна для него лично. «Я их прекрасно понимаю, но мне-то как прикажете смотреть в глаза Кондо?»- повторял он, повергая окружающих в ужас, поскольку говорил о Кондо так, как будто тот был жив, ну, во всяком случае, в той же мере жив, что и сам Хиджиката.

А к маю эти разговоры прекратились. И на совещаниях главком больше не возражал. И когда - в тот самый день, когда Тецуноскэ отправился в Тамма (относить по поручению Тошизо его мечи и фотографию семье) - Отори поинтересовался у коллеги, не вызвана ли такая перемена позиции ситуацией на фронте, Хиджиката ответил: «Нет, просто это больше не моя забота».

А шесть дней спустя его убили.

А он еще и ганфайтер...

Август 1868 года. Бои за перевал Бонари уже, считай, окончены. Уцелевшие отступают под Вакамацу. И в процессе отступления командиру одного из таких отрядов, Ошиме Торао, шальная пуля угодила... ну, туда, куда она могла угодить при отступлении. Только не в спину, а ниже. Страшное дело - и неприлично, и не побегаешь. А противник - на хвосте. То есть практически уже выдрал этот самый хвост с корнем. И только приготовился Ошима героически умирать, как неизвестно откуда лезет неизвестно кто с европейскими многозарядными винтовками (порядочно-таки редкими штуками; они получили распространение в Японии только после 1875; в основном использовались фитильные мушкеты и более новые, но все равно однозарядные модификации), и противника отгоняют огнем. И продолжают прикрывать, пока отряд Ошимы не убирается из зоны действия.

Ну кто у нас может быть в этом месте в это время года «неизвестно кем с легким стрелковым» да с такой плотностью огня - естественно, Сайто с компанией. 

Сайто Хаджиме/Ичиносэ Денпачи как военнопленный

Хан Айзу сдался 23 сентября 1868 года. Правительственные войска пленили 1700 солдат Айзу, которые сражались за стенами замка. Сайто, прикрывавший месяцем ранее отход в замок, не смог уже попасть в него и был схвачен в буддистском храме неподалеку. Правительство решило перевоспитать военнопленных в хане Такеда. Перед отправлением всех заставили помолиться в храме Амида-джи за удачную дорогу (это было 4 января 1869 года). Потом пленных разделили на группы и отправили в путь. По дороге некоторые группы дробили на более мелкие в силу разных причин, и когда в пункте назначения стали проверять по списку наличие, выяснилось, что группа из восьми тяжелораненых задержалась. Исин Сиши забеспокоились - группу охранял только один человек, а кто знает, насколько тяжело были ранены солдаты сегуната...

Беспокоились не зря - охранника нашли очень скоро. Он умер от очень сильного удара кулаком в правую сторону груди, поломавшему ему все ребра, которые, в свою очередь, серьезно повредили легкое. «Сайто», подумали многие. Весьма вероятно, что так оно и было - записанный в группу под именем Ичиносэ Денпачи Сайто не был ранен вообще. 

Дочь Павла I и Сайто - вещи несовместные?

Как известно, в 1878 Фуджита Горо, он же Сайто Хаджиме, он же, он же, получил орден Синей павлонии, вообще-то предназначенный для высших чиновников государства. Непонятно за что, кстати, получил. Многие считают, что за заслуги в войне Сейнан - с другой стороны, особых подвигов он не совершил...

А вот название ордена меня смутило. Что за павлония? А павлония, она же павловния - это сумасшедшее декоративное растение, которое цветет в ноябре. Название свое получила... в честь Анны Павловны, голландской королевы, дочери Павла I. Голландцы в русской номенклатуре не разбирались, приняли отчество за второе имя - так что в Нидерландах имеется и город с названием Anna Paulowna. Ну и в растительном мире отчество увековечили. 

Шинсенгуми: сорок лет спустя

Был перед эпохой Сева мастер кендо средней руки, Ямамото Чуджиро. И как-то он во дворе школы отрабатывал горизонтальный удар на пустой фляжке, висевшей на шнурке. Мимо проходил какой-то старик, остановился, долго смотрел, как тот практикуется, сказал «Трудная з… Продолжение »